Пианистка Мария Мировская о фортепиано и пианистах (на Харьковском телеканале «TV7», январь 2005 года)

Журналист: Всегда в эту пору появляется гость. На наш взгляд, не только красивый, но и очень интересный. Доброе утро. У нас в гостях – Мария Мировская, пианистка, харьковчанка, сейчас живет и работает в Москве, далеко от своей исторической родины.

Журналистка: Сегодня, 21 января 2005 года, и завтра, 22 января, в Харьковской филармонии пройдут ее концерты. Ну а у нас есть замечательный повод, чтобы поговорить с ней и познакомиться немного поближе.

Журналист: Концерты начинаются в 18-00?

Мария Мировская: Да, совершенно верно.

Журналист: Мария, скажите, как вы думаете, почему такая несправедливость по отношению к людям, которые встают рано, ложатся рано? Все концерты почему-то проходят традиционно вечером. Это – историческое наследие богемного образа жизни и элиты?

Мария Мировская: Да, Безусловно, Александр. Думаю, что эта традиция имеет исторические корни. В последнее время в Европе появилась идея «матинэ» – утренних концертов, которые начинаются не раньше 10 часов утра, потому что музыканты – люди поздние, просыпаются не всегда рано, потому что концерты обычно заканчиваются  после 9, 10 вечера. Идея утренних концертов мне кажется очень хорошей, потому что они  тоже по-своему хорошо воспринимаются, на них любят ходить дети, и мне кажется, что в ближайшее время мы тоже услышим такие «утренники» музыки.

Журналист: На них и будем ходить, как самые главные дети нашего города.

Журналистка: А вы рано просыпаетесь? Когда начинается ваше утро?

Мария Мировская: По-разному. После концерта оно начинается не рано. В обычной жизни можно встать пораньше. Утро – самое лучшее время для занятий.

Журналист: Вот кстати сейчас вместе с нашим разговором звучит ваша музыка. Насколько я понимаю, фортепианная музыка – самая утренняя. Вы утром что слушаете? Тоже фортепиано?

Мария Мировская: Не всегда. Иногда это музыка для струнных, очень разные композиторы. Иногда утром не хочется ничего слушать. Где-то к полудню созревает желание послушать музыку и самой поиграть. Поэтому так трудно сказать, хотя, как мне кажется, утренней музыкой можно назвать музыку венских классиков: она заряжает радостью и бодростью. Хотя у каждого - по-разному. Некоторые новый день встречают с более современной музыкой. Каждый выбирает для себя. Музыки такое огромное количество, даже если брать только классическую музыку. В Харьковской филармонии замечательная система абонементов: каждый слушатель может выбрать для себя какую-то определенную тему.

Журналист: А в Москве есть абонементы?

Мария Мировская: Есть, конечно. Сама идея абонементов великолепна, потому что человек может выбрать тематически то, что ему интересно, целый год ходить на концерты и встречаться со своими «друзьями»-композиторами и «друзьями»-музыкантами.

Журналистка: Мне почему-то кажется, что игра на фортепиано сродни изучению японского языка по сложности. Существуют такое количество замечательной музыки для фортепиано, что за всю жизнь, наверно, пианист не может ее всю сыграть. Может, я ошибаюсь?

Мария Мировская: Вы правы, Катя. Дело в том, что фортепианный репертуар, наверно, самый большой (да не обидятся на меня музыканты остальных специальностей). Так сложилось, что для фортепиано очень много оригинальной музыки было написано и также существует очень много переложений других произведений, в том числе и оркестровых. Фортепианная литература считается самой объемной, нет такого пианиста, который переиграл бы абсолютно все.

Журналист: Как определяет пианист, что ему играть?

Мария Мировская: По-разному. Бывает ситуация, когда для исполнения в концерте заказывают определенные произведения. А если пианист имеет возможность выбрать сам, что ему играть, тогда наверно у каждого – свои пристрастия, которые формируются во время учебы.

Журналист: А кстати, имеет ли пианист возможность часто выбирать репертуар, или выбирает за него ситуация?

Мария Мировская: Как правило, заказывают те или иные сочинения, потому что пианистов так много, и администратор, организующий концерт, может выбрать из 10 пианистов с одним и тем же репертуаром. Для того, чтобы услышать редкое сочинение, обращаются к пианистам, и пианисты имеют возможность выучить новые произведения, сыграть новую музыку, которую никто до этого не слышал.

Журналистка: А есть ли такие композиторы, которые для вас может быть не совсем удобны или трудны очень в виртуозном плане?

Журналист: И вообще, существуют ли композиторы, которые трудны в принципе?

Журналистка: Которых можно считать: сыграл – виртуоз.

Мария Мировская: Да, есть такой момент. Что касается технологического удобства, то лучше всего для фортепиано писали композиторы, которые сами были пианистами. Они понимали этот инструмент и понимали, как для него удобно писать и как наилучшим образом прозвучит музыка именно на этом инструменте. Такие композиторы, которые считаются не очень удобными для исполнения (Чайковский, Бетховен), их сочинения изобилуют сложной фактурой (у  Бетховена – даже по сравнению с Моцартом и Гайдном, его современниками). Неудобство – вопрос спорный, потому что если пианист очень много играет этих авторов, то он начинает понимать суть их языка, и когда музыкант поймает эту суть, то становится все проще. Сама проблема неудобства исчезает. Говорю это на своем опыте. Действительно, когда начинаешь думать, как композитор, жить его музыкой, то технические трудности исчезают, и возникает общение с музыкой, с ее автором. Это невероятно интересно, как общение с музыкой старых мастеров, так и общение с новыми авторами, новыми композиторами.

Журналистка: А что сложнее все-таки: исполнить хорошо классическое произведение или хорошо сымпровизировать самому?

Мария Мировская: Это зависит от склонности человека, конечно. Кому-то проще одно, кому-то другое. Но, безусловно, классические произведения в строгом понимании этого слова (когда речь идет о классике до XIX века), сложнее для исполнения, чем какая-то серьезная современная музыка. Это все отмечают. Может, это потому, что мы не являемся современниками классики, может, если бы мы жили в то время, было бы проще исполнять ту музыку. Для нас сохранить ощущения стиля и чистоту в старинных произведениях гораздо сложнее, чем в современных.

Журналист: То есть, в классике нельзя сымпровизировать?

Мария Мировская: Можно, в каденциях.

Журналист: Понятно. Если женщина-пианист – не редкость, то как вы думаете, почему нет женщин-композиторов, пишущих для фортепиано?

Мария Мировская: Александр, здесь вопрос сложный. Женщины-композиторы есть. Вопрос сложный, потому что скорее это относится к области психологии, изучения человеческих качеств. Есть замечательный композитор Софья Губайдуллина, которая пишет, в частности, и для фортепиано. Она является современником и коллегой таких авторов, как Альфред Шнитке и Эдисон Денисов, ушедших уже. Но почему-то она всегда оставалась немного в тени для широкой публики. Музыканты-профессионалы ее очень хорошо знают. В Харькове есть такие замечательные композиторы, как  Донник, Дробязгина. Они пишут прекрасные произведения, но почему-то их творчество всегда остается в тени творчества мужчин. Может, это имеет исторические корни: в давние времена музыканты не делились на композиторов и исполнителей. Музыкант был и композитором, и исполнителем, причем на нескольких инструментах. Я имею в виду эпоху XVII-XVIII веков, и даже XIX век. А женщины, которые занимались музыкой в то время, чаще всего музицировали в домашних условиях. Клара Шуман, пианистка и композитор, одной из первых стала профессиональным музыкантом, до этого профессионалами становились мужчины.

Журналист: Вижу, что отсутствие женщин-композиторов говорит лишь о том, что они отсутствуют в средствах массовой информации. Я – дитя телевизора. Мама и папа меня накормили, одели, обули, а воспитывал меня телевизор. Я могу назвать двух-трех пианистов: Рихтер, Ван Клиберн, Горовиц. А на самом деле виртуозов-пианистов было больше?

Мария Мировская: Да, их было больше, их много, и всех, наверно, не перечислить. Но я могу назвать своих любимых пианистов. Кстати, Александр, должна отметить, что это, наверно, не ваша вина, что вы знаете немного пианистов. Скорее всего, это вина того телевизора, о котором вы говорили. У нас, к сожалению, нет канала, который бы транслировал классическую музыку наряду с современной. У вас нет возможности сравнивать. И рекламу пианистов вы не увидите в изданиях или по телевизору. Мои любимые пианисты – это Владимир Горовиц, Гленн Гульд, Артур Рубинштейн.

Журналист: Это все для меня имена неизвестные, разве что Горовиц. Тем не менее… Nevertheless…

Мария Мировская: Артур Шнабель – замечательный австрийский пианист, исполнивший практически все произведения Бетховена. Если Гленн Гульд специализировался на музыке Баха, играл также современных композиторов XX века, то Шнабель – это Бетховен и Шуберт. Артур Рубинштейн – польский пианист, исполнявший много Шопена и других авторов.

Журналист: А сколько среди пианистов-виртуозов еще и композиторов? Встречается ли такое?

Мария Мировская: Да, конечно. Лист, Рахманинов.

Журналистка: Что касается виртуоза-исполнителя и виртуоза-композитора: это обязательно совместимые вещи? Может человек и хорошо играть, и хорошо писать, или что-то одно должно получаться лучше, чему-то нужно больше времени уделять?

Мария Мировская: Каждое из этих занятий требует много времени и полной отдачи. Из современников я не могу назвать (по своему незнанию) пианистов, которых я знаю, которые писали бы музыку наравне со своим фортепианным творчеством. Я не называю не потому, что их нет, просто мне они неизвестны. Все пианисты занимаются сочинением переложений для фортепиано. 

Журналист: Быть виртуозным пианистом – это все-таки ближе вам? Вы не пробовали писать музыку?

Мария Мировская: Пробовала…

Журналист: Но ближе, все-таки исполнительство.

Мария Мировская: Я сконцентрировалась на исполнительстве.

Журналист: Что значит: быть виртуозом-пианистом?

Мария Мировская: Наверно, это значит хорошо владеть своим инструментом, хорошо знать его и уметь выразить то, что ты хочешь выразить. Значение слова виртуоз, в частности, от слова «virtue», «смелость». Виртуоз, конечно же, должен быть человеком смелым во всех отношениях.

Журналистка: Вы – смелый человек, волнуетесь перед концертами?

Мария Мировская: Я надеюсь, что могу назвать себя смелым человеком, во всяком случае, не трусливым. Но перед концертами волнуюсь. Есть такая история про одного великого пианиста, который должен был играть в Карнеги-холле, и уже там выступал  неоднократно и почувствовал очень сильное волнение. Он сказал своему агенту: «Давайте сегодня отменим концерт, я так волнуюсь, что не могу выйти на сцену.» Агент (гениальный) ответил ему: «Хорошо, нет проблем, но вы (пианист – ред.)» выйдите,  пожалуйста, сами и скажите об этом зрителям». И пианист вышел и все сыграл.

Журналист: Что будете играть сегодня и завтра?

Мария Мировская: Сегодня я буду играть с оркестром Харьковской филармонии и с дирижером Юрием Янко Первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром, а завтра будет сольная программа: Большая соната и Времена года Чайковского.

Журналист: Спасибо, что вы в эту пору пришли в нашу студию. Напомню, что у нас в гостях была Мария Мировская, пианистка, харьковчанка, которая живет сейчас на два города – и в Харькове, и в Москве одновременно. Спасибо, хороших вам концертов, доброй публики завтра.

Мария Мировская: Спасибо большое, что пригласили.

Журналистка: Спасибо. До встречи на концертах.